День, когда я научился жить  - Лоран Гунель

Он купил у Гэри два маффина и устроился на террасе с большой чашкой чая.

Боковым зрением Джонатан уловил на настенном телеэкране, как женщина-психоаналитик объясняет, что люди порой страдают от отсутствия проявлений чувств далеких предков, которых они, может быть, и не знали. Когда ребенку очень не хватает таких проявлений и он не чувствует себя любимым, он бессознательно уходит от собственных эмоций в некое защитное пространство. Джонатан тотчас вспомнил Гэри. Когда такой человек становится взрослым, говорила психоаналитик, он может очень холодно относиться к собственным детям, и подобное поведение может передаваться из поколение в поколение…

– До чего надоели эти глупости! – сказал один из стоявших у стойки клиентов. – У тебя что, других каналов нет?

Бармен переключил канал, и на экране появилось решительное лицо Остина Фишера. Джонатан улыбнулся, глядя на своего бывшего идола, и тот напомнил ему недавнее состязание с Майклом. Теперь он был уверен, что никогда не станет таким же хорошим коммерсантом, как Майкл. И слава богу, потому что понял: его миссия совсем не в этом.

Спустя несколько минут он заметил на террасе маленького старичка, и вид у того был совершенно подавленный. Он несколько мгновений наблюдал за старичком, потом жестом подозвал официантку.

Реймонд положил камеру на стул и потихоньку, чтобы расслабить мышцу, пошевелил плечом, на котором ее нес. Он только что отснял появление Остина Фишера в раздевалке перед самым четвертьфиналом. Вот чертов парень этот Фишер! Даже с травмой продолжил борьбу, хотя сразу прошел слух, что ему было дьявольски больно. Да еще в такую жарищу…

Операторы толпились в душном мрачноватом помещении, где повсюду либо висели, либо лежали кабели.

Реймонд вытер лоб рукавом, открыл банку пива и одним махом выпил половину.

Заметив входящего Уоррена, он отвел глаза. У него не было никакого желания здороваться с таким грубияном. Да еще к тому же и неблагодарным.

– Подождите секундочку!

Какая-то весьма улыбчивая молодая женщина, которую он не знал, перехватила Уоррена как раз в тот момент, когда он взялся за ручку двери в раздевалку. Наверное, еще одна фанатка. Тренер обернулся.

– Клара Спенсер из Си-Эн-Эн, – заявила она радостно. – Я самопровозглашенный президент фан-клуба Остина!

Уоррен холодно ее оглядел, но ничего не сказал.

– Мне очень нужно взять у Остина минутное интервью, чтобы понять, каково его настроение перед матчем. Всего одну минуту.

Уоррен бросил на нее ледяной взгляд:

– Об этом не может быть и речи.

– Но…

– И тем более перед игрой, – сказал он, намереваясь выйти.

– О’кей, тогда я разыщу вас сразу после матча и…

– Зайдите попозже.

И он исчез в раздевалке.

Реймонду все это не понравилось. «Почему это тренер так обращается с журналисткой, которая объявила себя поклонницей его игрока? Трудно поверить. Тем более что обычно журналисты не очень-то благоволили к Остину. В кои-то веки нашлась хоть одна, кто отнеслась к нему хорошо… Как-то все это неправильно. Не нравится мне все это, и тренер, конечно же, сейчас оказал Остину медвежью услугу».

Майкл положил на стол предварительный отчет бухгалтерии о расходах за прошлый месяц и раздраженно откинулся на спинку кресла.

Из приоткрытого окна с проспекта доносился шум автомобильных моторов, гудки клаксонов, визг тормозов и писк светофоров для незрячих.

Свет, отражавшийся в окнах дома напротив, его слепил, и он встал, чтобы закрыть жалюзи, но старую ручку заклинило, и она не слушалась. С отвращением плюхнувшись обратно в кресло, он вздохнул.

Показать такой отчет покупателю компании было невозможно. Слишком рискованно, тем более что контракт еще недоработан. Ничего не поделаешь: значит, лучше отсрочить подписание сделки и представить счета за триместр. При условии, что все будет сделано быстро. И как следует. Он взял телефон:

– Джонатан, это я.

– Привет, Майкл, как дела?

– Плохо. Я только что просмотрел отчет и счета за последний месяц. Итоги скверные. Просто катастрофа. И знаешь что? Бухгалтер безоговорочно утверждает, что это все из-за тебя, а в конечном итоге – из-за твоих клиентов.

Собеседник молчал.

Майкл вздохнул и вдруг взорвался:

– Да что же происходит, черт возьми?

Снова молчание.

– Я не уверен, я…

– Но это просто беда – ты отдаешь себе отчет? Семь недель, как ты вернулся на работу, и итоговые показатели все понижаются. Ты что творишь? Даже когда тебя не было на месте, суммы были больше! Что за дела?

– Послушай… это правда, я по-другому подошел к делу и… в общем… возможно, это отрицательно влияет на выручку и…

– Нет, ты что, издеваешься? Вот уже месяц готовятся документы, по которым я выплачу тебе твою долю, и все это время их благородие изволят заниматься рискованными экспериментами. Ты хочешь уничтожить компанию? Что значит весь этот бред?

– Мне жаль, Майкл, я…

– Ты что думаешь? Что я выплачу тебе твою долю, которая теперь вообще ничего не стоит?

Молчание.

– Майкл… я очень сожалею, я…

– Слушай, я не знаю, что ты делаешь, не знаю, как это ты там взялся, и знать не желаю. Единственное, чего я хочу, так это чтобы ты снова стал вкалывать, как прежде, чтобы я тебе выплатил твою часть. И давай поднажми – надо покрыть дефицит. Это необходимо.

Снова молчание.

– Ты меня слышишь?

– Майкл… Послушай… Это невозможно.

– Как это невозможно?

– Я уже не хочу работать, как работал раньше… Я услышал все, что ты сказал, я понимаю твою позицию, понимаю, что все это создает проблемы тебе и…

– Это еще слабо сказано!

– Я все понимаю, но… я не могу отказаться от… от своих ценностей. Я…

– Что ты мне тут поешь? Что за бред?!

– Послушай… я еще раз тебе говорю: если это делает выплату моей доли невыгодной для тебя, я могу от нее отказаться…

Майкл остолбенел от удивления.

– Если хочешь, – сказал Джонатан, – давай все отменим.

Майкл позеленел и бросил трубку. Этот идиот Джонатан вот-вот все разрушит…

В буфете не нашлось ни кусочка шоколада.

Когда они жили с Джонатаном, он всегда заботился о том, чтобы запас не иссякал. Дурачась, он иногда заставлял ее на миг поверить, что шоколада больше нет, и наблюдал, как она паникует, а потом жестом факира доставал тщательно спрятанную плитку и хохотал, глядя, с каким облегчением она вздыхает.